Людмила Ильчук

Мы просто принимали детей, которым некуда было деваться

Что может побудить многодетных родителей взять на воспитание восьмерых приёмных детей? В чём сложности такого родительства? Что делать тем, кто хочет усыновить ребёнка? Всем ли можно усыновлять? Какие подводные камни подстерегают на этом пути? Рассказывает Людмила Степановна Ильчук.

Людмила Степановна Ильчук — мама четверых кровных детей и восьмерых приёмных. Недавно её наградили почётным званием «Мать-героиня». Его присваивают женщинам, родившим и воспитавшим до восьмилетнего возраста пятерых и более детей. А 6 мая нынешнего года митрополит Горловский и Славянский Митрофан от лица Блаженнейшего митрополита Киевского и всея Украины Онуфрия вручил ей орден святой великомученицы Варвары I степени за заслуги перед Украинской Православной Церковью.

Супруга протоиерея Вадима Ильчука, благочинного Иово-Почаевского в Константиновке и Торецкого округов, всю жизнь трудится на благо Церкви. Помимо этого она — волонтёр от Православной Церкви при отделе исполкома, работающего с трудными детьми и многодетными матерями, требующими помощи. За этот труд множество раз была награждена почётными грамотами. О них Людмила Степановна говорит: «Приятно, конечно. За всю жизнь много таких бумажек насобиралось. Периодически вспоминаю, как это было: куда ездили, кому помогали. Интересные воспоминания».

 

Как возникают семейные детские дома

У нас своеобразная история. Не было цели создать семейный детский дом. Я особо не задумывалась над тем, что есть сироты, что их так много. Не соприкасалась в жизни с этой сферой: у нас была очень насыщенная церковная жизнь, обычно мы были заняты другим. Столкнулась с такими детьми невольно: отец Вадим крестил их. У нас в городе нет ни приюта, ни детского дома. Сироты находятся в обыкновенной больнице, там есть специальная палата для ребят, которых с улиц собирают, подлечивают, а после отправляют в Краматорск.

 

Витя и Катя

Когда наступили трудные времена, мы собирали в больницу продукты от нашего храма. Мои старшие девочки были ещё подростками, носили туда сумки: прониклись желанием помогать. Там был мальчик Витя. Он вынужден был оставаться в больнице, его никуда отправить было нельзя: мама не имеет права от него отказаться, поскольку несовершеннолетняя. Вот он и сидел там, болел периодически. Всё было запутанно, заниматься им некому.

Мы подумали: малолетняя мама, в голове ещё пусто, но разве ребёнок виноват? У нас вроде всё нормально, хлеба хватает. Заберём, пусть он просто у нас живёт. Мама тем временем повзрослеет, поумнеет, потом придёт — скажет, что ошиблась, заберёт ребёнка. Конечно, никто из нас не представлял, насколько это непросто, ведь нужно было всё оформить официально. В городе нас знали, предложили забрать этого мальчика в семью. Всё упиралось в документы, а к ребёнку на тот момент мы уже приросли сердцем.

Пока ходили и всё выясняли, нас в службе по делам детей узнали и, видимо, мы понравились. Начали нам предлагать других деток. Говорят: есть девочка, кто бы из православных её взял, только чтобы биографию не читал, чтобы просто приняли в семью и поверили, что ребёнка можно исправить. Я пришла домой, рассказала батюшке. Он отвечает: «Кому ты предложишь такого ребёнка, мол, закройте глаза и возьмите, у вас всё будет хорошо?» Мы посидели, подумали, потом он говорит: «Ну, раз оно нас коснулось, значит, наверное, нужно нам брать. Значит, это наше». Я пошла, дала согласие, и они сразу привезли к нам Катю.

История у неё такая. Одна женщина удочерила двух девочек. Но, во-первых, ей было уже пятьдесят лет, а во-вторых, у неё не было своих детей. Ей трудно было сразу с двумя. Она — очень культурная, воспитанная — привезла двух оторвышей в дом, и её жизнь превратилась в ад. В итоге эта женщина написала кучу бумаг и обращений, после чего привела девочек в исполком и сказала: куда хотите, туда их и девайте. Если детей назад возвращают, это, конечно, нехорошо, и исполком старается сразу найти такому ребёнку другую семью. Так мы забрали Катю, а потом и Витю — пришли на него бумаги.

 

Лера, Денис и Юля

Однажды прибежала женщина в храм, говорит: «Там вашего Витеньки родная бабушка умерла, осталась девочка хорошая, на три года его старше. Никого у неё нет. Жаль ребёнка, может, вы забрали бы?» — «Может, и забрали бы», — отвечаю.

Мы просто принимали детей, которым некуда было деваться. Не представляли, что это такое — приёмное родительство, не знали, что положена помощь от государства. Просто было жаль их всех. Так мы забрали Леру.

Ещё был мальчик вредноватый, мы с ним общались. Когда началась война, все стали уезжать из города. В больнице осталось двое детей. Исполком стал просить: возьмите их к себе, пусть хоть временно в семье поживут, жаль их в интернат отдавать (в то время их отвозили в Амвросиевку, там хороший интернат для детей школьного возраста). Взяли этих двух, Дениса и Юлю. Помню, Денис сел за стол и говорит: «Я отсюда никуда не хочу уезжать». Остались и они.

 

Даша

Через время я поехала в Краматорск, посмотреть ребёнка для своей подруги. Она хотела взять девочку, но почему-то не было, только мальчиков предлагали. Я подумала: поеду, разузнаю на месте, у меня там знакомые есть. Решила зайти в приют. Директор говорит: «Сейчас нет такого, чтобы можно было одну девочку взять. У нас по пять, по шесть детей из одной семьи, и никто их не берёт — кто возьмёт такую толпу? Есть одна девочка, почти семь лет. Я за неё молюсь, чтобы Господь ей послал родителей. Её никто не захотел взять, хотя она неплохая, развитая, красивенькая. Уже готовят документы, чтобы её можно было удочерить иностранным родителям, потому что, если в Украине нет претендентов, ребёнка могут отправлять за границу. Сейчас мы приведём, покажем вам Дашу».

Привели — хорошая девочка, только правой руки полностью нет, такой она родилась. Потому и брать её не хотели, хотя она абсолютно нормально одной рукой управлялась. Гораздо быстрее, чем следующая наша, Вика, — двумя.

Мы не думали пополнять семью, уже и места особо не было. Я посидела с этим ребёнком, подарила какую-то куклу. Звонят через время: «Даша вас ждёт, спрашивает, почему не едете». Начали мне рассказывать, что к ней никто никогда не приезжал, что она переживает из-за того, что и мы не возвращаемся. Что поделать? — жалко ребёнка. Забрали. Приехала Даша в семью.

 

Вика

Приехала Даша — начала пищать: «У меня подружка осталась, давайте её заберём! У нас места много». Мы на тот момент уже немного расширились, достроились, разместились. Я говорю: пока нет. Давай ты привыкнешь, потом посмотрим. Через время мы поехали в Краматорск — нужно было документы отвезти. Даша с нами, хотела воспитателей проведать. Приезжаем, и нам Вику привели.

После этого мне замдиректора стал звонить: «Это ребёнок, который пропадёт в госучреждении. Она не жилец, постоянно лежит под капельницами. У неё почка одна не работает. Я её вижу в вашей семье. Если вы её не заберёте, она умрёт». Думаю: это будет слишком, я не справлюсь. Нахватаюсь детей, а толку не будет. Но, раз такая ситуация, может, хоть помогу чем-то. Можно в больницу её отвезти, деньги дать для обследования.

Повезла я деньги для обследования, чтобы больную почку увидеть можно было. Смотрю на эту Вику, а она — с косоглазием, худенькая! Вышла — непонятно, смотрит на меня или нет. Ну, и началось: «А почему ко мне не едут? А когда заберут?» Мы начали её понемножку лечить, ездить, помогать. Конечно, дитя привязывается, да и работники нас просят: заберите, потому что она в больнице, постоянно под капельницами. Забрали Вику. Поехали с ней в Киев, давай лечить, почки восстанавливать, две операции на глазах сделали. Попали там к замечательному профессору. Оказалось, что это друг нашего владыки Митрофана. Вика раскричалась: «Да, это наш владыка, мы его знаем, мы его любим!» Три раза мы её там обследовали, и, слава Богу, всё в порядке, не было никакого рецидива, не было приступов.

 

Ульяна

Через время поехали наши дети в санаторий. Опять из приюта звонят, вспомнили обо мне. Снова ситуация: хорошая девочка, но её затопчут, никто не возьмёт, потому что мама осуждена — убила подругу. К тому же мать не гражданка Украины, ребёнок тоже без гражданства. Её никто в семью не берёт, так как на неё не будет выплат. Жаль отдавать её в интернат. Приют — это ещё семья, оттуда много забирают. А те, кто остались — представьте, что это за дети. Их отправляют в школьный интернат, но у них там мало шансов на усыновление.

Я пожала плечами: подождать надо, с Викой бы разобраться. Однако они мне не дали долго думать. Наверное, это была воля Божья. Сложилось так. Меня попросили отвезти документы в Мариуполь, там в то время находилось много детей-сирот. Я привожу папку, а на Ульяну нет документов. Все кричат: у нас и так переполнено, куда мы ещё этого ребёнка возьмём. В итоге мне быстро делают документы на временное устройство ребёнка в семье, я забираю Ульяну, и едем мы на море уже с ней. Купили одежду, чем-то своим с ней поделились. По дороге домой звоню батюшке: «Мы едем, но нас больше». Он говорит: «Что ж, ладно!»

Эта девочка такая спокойная была, на удивление. Зашла во двор. Думаю, сейчас она этого дядьку с бородой испугается до смерти! Она в калитку вошла, головой покрутила — кроме отца Вадима больше нет никого. Она тогда прыг на него и кричит: «Папа!» Отец Вадим остолбенел, обнял её. Она влилась в семью так естественно, как будто всегда здесь была.

 

Почему мы стали детским домом

Мы были приёмной семьёй. В такой семье может быть максимум четыре приёмных ребёнка. Если появляется пятый, надо открывать детский дом семейного типа. Меня это не привлекало, казалось, что приёмная семья — это семья, а детский дом — это уже что-то официальное. К тому времени, когда можно было взять Дашу, мы могли уже выводить из семьи нашу первую, Катю, потому что ей исполнилось 18 лет. Это только официально, конечно, на самом деле ребёнок по-прежнему в семье живёт. Мы её вывели, привезли Дашу. Потом всё же пришлось документы переделать, потому что дети добавлялись.

Батюшка всегда меня поддерживал. Как-то раз нам кто-то хорошо помог деньгами. Мы не смогли узнать, что это за люди. Отец Вадим говорит: «Наверное, надо ещё детей брать, потому что раз такая помощь пришла — надо делиться. Если будут встречаться дети, надо их подбирать». Через некоторое время — звонок: надо забрать деток.

 

Свои и приёмные

Своих детей у нас четверо. Витю мы усыновили, потому что он сказал: «Хочу фамилию как у папы». Наши родные дети приняли его как родного. Одевали, везде с собой водили, нянчились. Я переживала, что они его залюбят, избалуют. Катя же была совсем другая: у неё сложная наследственность. Я детям подробности не рассказывала, просто сказала: есть девочка, родители умерли, надо забрать. Дети были настроены так: она — сирота, а это что-то хорошее, кроткое, требующее покровительства. Думали, будут заботиться о ней, помогать, за ручку водить. И вот она пришла: прыгает, лезет куда надо и куда не надо, всё вокруг трещит! Аня посмотрела и говорит тихонько: «Она не сирота…»

Родные дети никогда ничего плохого не говорили о приёмных, не возражали против того, что те приходили в семью. Возможно, потому, что мы веру в них посеяли вовремя. Может, что-то и думали, но открытых конфликтов не было. Миша однажды поделился переживаниями, что такое количество детей может разрушить традиции нашей семьи, и будет жалко, если мы целостность потеряем. Другие дети тоже были очень осторожны. Мы, конечно же, разговаривали с ними, всё обсуждали. Даже по закону дети старше 14 лет должны давать согласие, что они не против, чтобы в семью поступали приёмные дети. Это юридически фиксируется. В целом же они никогда не спорили: родители решили — значит, так и надо.

 

Кому можно брать приёмных детей, а кому лучше не спешить

Замечаю, что многие люди, которые с излишним воодушевлением относятся к усыновлению, не становятся хорошими родителями, ломаются. Те, кто кричал: «Я буду любить этого ребёнка, дам ему и то, и это!» — не понимали, что это такое. У них не было своих детей, и потому они не были готовы к родительству. В итоге могли через время возвращать детей. С другой стороны — бывало, Господь посылал испытание: люди сначала брали приёмных, а потом рожали своих, и всё у них складывалось хорошо.

В наше время детей-сирот с нормальной наследственностью нет. За много лет я только одну девочку встретила такую — у неё родители погибли. Остальные детки — плод наркомании, пьянства. Они очень сложные: врут, хитрят, многое по-своему видят, в искривлённом виде. Понять и стерпеть всё это непросто. Нужно, чтобы уже и возраст человека коснулся, и чтобы он был ветрами жизненными обвеян.

Обязательно обоюдное согласие супругов. Женщины часто говорят: «Ой, муж категорически против, но это неважно. Обойду, недоскажу». Так нельзя. Если человек изначально боится усыновления, ему будет очень сложно. Знаю много семей, где супруги разошлись после того, как взяли в семью ребёнка.

«Сладких» моментов приходится ждать очень долго. Нужна вера в Бога, надо хотеть делать в жизни больше хорошего, стремиться спастись этим. Тогда легче преодолевать трудности. У этих детей так всё сложно! Плохая наследственность касается и интеллектуального, и физического развития, всё это требует труда, времени, внимания.

Все дети разные. Меня часто спрашивают, кому можно усыновлять, на что обращать внимание. Не знаю, что сказать, настолько разные ситуации доводилось видеть. Не буду приукрашивать: часто дети вырастают и становятся на тот путь, который им ближе по генам. Доводилось общаться с усыновителями, которые очень сожалели, что решились взять таких детей.

Есть очень преданные родители. Есть такие, от кого не ждёшь понимания и терпения, а они справляются. Бывало, смотришь на мужчину и думаешь: ни за что не справится. А он такое преодолевает, что удивляешься.

Помню, мы спорили с нашей кумой, многодетной мамой. Отец Вадим говорил: «Какие гены! Будем жить, пример показывать, это победит!» Он думал, что это всё быстро заработает, примется. Прошло лет пять, кума спрашивает: «Батюшка, как насчёт генов?» Он отвечает: «Можно, я промолчу?»

Многое можно исправить, но всё равно есть страх, что перемены поверхностны. Дети вроде бы принимают наше, но мне страшно, что в какой-то сложный момент они сбросят с себя всё то, что мы прививали. У них нарушена чувствительность, они не чувствуют боли. Когда их ругаешь за что-то, отгораживаются стеной: привыкли от родителей блокироваться. Зрачки расширяются, и они стоят, непробиваемые. Мне Катя говорила: «Я слышу только первые слова, а потом ничего не помню». Им может быть всё равно, в какой постели спать, чистой или грязной — не испытывают дискомфорта. Переучить очень сложно.

 

Особенности развития и подхода

Индивидуальные качества ребёнка надо учитывать обязательно. Что-то — мягко корректировать, некоторые аспекты — отвоёвывать. Семейные традиции, например. Но всегда страшно передавить. Легко сказать: «Будешь идти спать — помолись!» Ребёнок-то станет, помолится, но хочется, чтобы он сам этого хотел.

На данный момент все наши приёмные дети воцерковились, хотя все по-разному ведут себя в храме. Младшие девочки хорошо стоят на службе, Денису нужен мой присмотр.

Развиваются все тоже по-разному. У одной из девочек проблемы с мышлением. Когда она только пришла в семью, то стояла на учёте в психо-неврологическом диспансере, эти диагнозы сняли уже. Но у неё что-то с мозгом: очень плохая память, молитвы не запоминает. Мы её и в художественную школу, и в музыкальную. Если ей что-то открывалось, она такие работы делала, такие рисунки! В другое время — ничего не получается. Она готова много физически работать, не жалуется, но не может учиться: не запоминает материал.

Витя тоже у нас по вспомогательной программе в школе занимался. Богослужение знает отлично, пономарит идеально, всем подсказывает. Играет на кларнете. В сольфеджио ничего не понимает, исполняет дуэт на слух. Народные танцы — он первый. Учитель говорит, что весь коллектив вытягивает, главный танцор. Пять-шесть сложнейших танцев — он лучше всех. А вот математика, язык — ничего не понимает. Так что никогда не угадаешь, как будет развиваться приёмный ребёнок. Они все особенные.

 

Что делать, если хочешь точно так же

Если православная семья решила, что готова усыновить ребёнка, сперва надо взять благословение на это у священника, заказать литургию, помолиться дома. Возможно, акафисты почитать. После этого отправляться в городской исполком.

В исполкоме есть служба по делам детей. Нужно поговорить с начальником службы, и вас запишут как кандидата в усыновители. Вам дадут список, какой пакет документов нужно предоставить. Надо обладать достаточной жилплощадью, иметь прописку, справки о несудимости. Нужно, чтобы все документы были в порядке. Необходимо иметь стабильные доходы, причём работа должна быть официальной. Всё остальное подскажут.

С определённой периодичностью проводятся курсы будущих приёмных родителей. Мы около двух недель там занимались. Нас изучали, делали выводы и в итоге дали сертификат, подтверждающий, что мы готовы. Не знаю случаев, чтобы кому-то в этом отказали.

Потом служба по делам детей даёт рекомендации и направляет туда, где есть ребёнок, какого хотят будущие родители, хотя они могут и сами искать. В последнее время не раз слышала, что многие люди сталкивались с кознями и множеством препятствий на пути усыновления. Некоторые семьи даже разочаровывались, отказывались связываться с этим делом. Бюрократические ошибки, проблемы, неувязки… Возможно, это такая проверка для тех, кто ещё не определился. Но вообще — дело хлопотное.

 

Адаптация в семье

Обычно период адаптации приёмного ребёнка в семье — время очень сложное. Я знаю об этом только из рассказов, нас это не коснулось. Дети приходили, переступали порог, ныряли в толпу — и сразу как всегда тут и были, мы даже сами удивлялись. Я так благодарна за это Богу! Говорила: «Господи, Ты, наверное, знаешь, что мне просто некогда было бы этим заниматься. Нам нужно и в храм, и на кружки, и в воскресную школу, и в общеобразовательную!»

Господь управлял, что всем всё нравилось. У нас в доме всегда было много детей: свои, родственников, соседские — калитка никогда не закрывалась. Пришли, смешались с массой — и всё отлично. Позвали есть — все пришли, едят. Наши приёмные дети всегда за всё благодарят, девочки целуют, они настолько благодарные, что нам даже удивительно. Не знаю, откуда это идёт. Может быть, учителя им объясняют что-то. Слышала, как однажды учительница говорила: «Вам очень повезло, что вы попали в эту семью». Я просила её не говорить так, потому что — откуда мы знаем, повезло ли им, может, они хотели совсем иных родителей.

Дети сравнивают нас со своими родными родителями, но назад к ним совсем не хотят, даже по телефону разговаривать не заставишь. У одной из девочек мама в тюрьме, мы просим, чтобы она с ней общалась, но она согласилась только при условии, что я её маме не отдам. О прошлом рассказывают очень охотно, не скрывая, не стесняясь ничего. Говорят: «Мои другие родители, пьяницы, делали то и это». Они рады тому, что у них всё хорошо сейчас, и не думают, что прошлое может вернуться.

 

Как не выгореть?

Бывает такое состояние, будто сейчас лопну. Потом оно проходит. У меня много друзей, кумовьёв — людей верующих, которые всегда готовы помочь. Я не вращаюсь среди злых. Не помню, чтобы кто-то что-то плохое сказал или осудил. Над нами смеются, говорят: «У вас такая родня, что летом на лыжах поедут, если надо». Меня поддерживают со всех сторон: детей разберут, если требуется, или приедут посидеть с ними. Не было таких ситуаций, когда мне нужно уехать, а детвору не с кем оставить. Я всегда радуюсь: Господь окружил меня такими людьми! Чувствую, что обо мне молятся. Порой нападает какая-то паника, а потом вдруг она куда-то уходит. Думаю: «Господи, я даже не попросила Тебя ни о чём, даже не обратилась ещё, а Ты уже помог!» Вокруг нас немало многодетных семей, мы общаемся. Да, бывают какие-то трудности, но без них не бывает.

Нам хорошо, потому что у нас есть Господь. Не представляю, как справляются неверующие люди. Бог никогда не оставляет нас. Мне порой даже стыдно: прошу и прошу, а Он даёт, помогает. Например, был такой случай. Мы помогали одной бабушке. Так вышло, что она выбрала меня, привязалась душой. Говорила ей: у меня не получится вам помогать, детей много, не смогу прийти, когда вам надо. И вот она теряет зрение. Вскоре у отца Вадима был день рождения, ему подарили деньги. Он мне говорит: «Посчитай, сколько там». Посчитала — как раз этой женщине на операцию хватает. Батюшка говорит: «Ты же Вике хотела сделать операцию по исправлению косоглазия!» Отвечаю: «Косые глаза всё-таки видят, а тут зрения вообще нет. Вика подождёт».

Сделали бабушке операцию. Только она вышла, кричит: «Я вижу!» — и тут батюшке на карточку какие-то деньги пришли, а чуть позже Вике на операцию благотворительный фонд выделил средства. К слову, обратиться в этот фонд меня уговорила волонтёр. Я не хотела, всё-таки хватает людей, находящихся в гораздо более бедственном положении, чем мы. но она от меня не отставала. В итоге всё получилось: дали деньги на две операции, настоящее чудо. Иной раз думаю: ну как в сказке! Верю, что Господь помогает тем, кто надеется на Него, а не на себя.

 

Жизнь семьи после усыновления

Когда появились приёмные, старшие дети уже выросли, занимались своей жизнью, учёбой. Им радостно приехать, раздать младшим шоколадки, привезти подарки. Они приезжают домой, и из каждого угла кто-то бежит их встречать. Это всех вдохновляет. Вижу, что дети не надоедают друг другу, чувствуют настроение. У нас в семье все при деле: у каждого множество кружков, секций, репетиторов. Старшим приятно что-то купить младшим, помочь нам. Хотели даже мне в помощь няню нанять. Мы стараемся учить всех детей быть благодарными Господу, Который всё управляет в их жизни.

Беседовала Екатерина Щербакова

Фото из личного архива семьи Ильчук и с сайта Иово-Почаевского храма Константиновки

Читайте также:

Храм в честь прп. Иова Почаевского: и для детей, и для родителей