Екатерина Щербакова

Священник Андрей Жмуденко о 150-летнем храме, богослужении в одиночку и немецком колоколе

Спасо-Преображенский храм в селе Кодема Артёмовского района действует с 1863 года. К сожалению, сегодня мало что известно о его истории. В преддверии 150-летнего юбилея мы беседуем о прошлом и настоящем, проблемах и радостях о с его настоятелем священником Андреем Жмуденко.

 

Четыре бабушки

— Отец Андрей, как произошло ваше знакомство с храмом?

— Это был 2002 год, Великий пост. После священнической хиротонии я был назначен настоятелем Преображенского храма, а до этого служил в Дзержинске дьяконом.

Кодема — село, удалённое от городов, потому храм этот мало кто знал. Я тоже увидел его первый раз в жизни. Когда приехал, удивила простота. Храм очень красив именно этим. Он был побелен, некоторые элементы забелились. Спустя время мы всё поотчищали — и то, что открылось, было очень красиво.

На момент моего прихода храм был снаружи и изнутри отреставрирован. Священнослужитель, который был до меня, последний год занимался восстановительными работами. Часть храма была расписана, были отремонтированы окна, всё побелено, покрашено. Из помещения убрали много лишнего. Он стал светлым, чистым! Я видел на старых фотографиях, что представлял собой храм раньше. Он был захламлён. Церковные вещи, которые должны были пойти под утилизацию, были повсюду составлены, по всем углам. Даже когда я начал служить, всё ещё приходилось заниматься освобождением храма. Храм старинный, и вещи накапливались десятилетиями.

— А как обстояло дело с паствой?

— Я пришёл в пустой храм. Не было никого, прихожане просто отсутствовали. Ходила только группа из четырёх бабушек, которые были хранительницами этого храма. Одна из них — это староста храма, у которой были все ключи, была с хора женщина — у неё были все книги.

— И пела только она?

— Да. Она не была певчей, или псаломщицей, или уставщицей — просто знала ход литургии. Но это уже было много! Вечерние службы здесь не служили, только литургии. И поначалу было очень сложно в этом плане: мне приходилось вечерние службы служить самому, в одиночку. Всё вычитывать самому. А на литургии собирались бабушки, кто-то из людей мог прийти. Но обычно это были два — три человека. Конечно, за исключением Пасхи, Рождества, Крещения и ещё нескольких праздников. Тогда съезжались люди из других посёлков.

Два года приходилось служить в пустом храме. Прошло лет шесть, прежде чем люди пошли. Шесть лет нужно было молиться, чтобы к нам стали постоянно приезжать на богослужения. По воскресным дням из окрестных городов приезжали. Конечно, это небольшое число, 20-30 человек. Но мы и такому количеству очень рады.

 

Шесть лет подвига

— Батюшка, а как же вы пережили эти годы, пока люди не пошли? Ведь благосостояние и храма, и священника зависит от количества прихожан. Как вы выживали?

— Шесть лет я ничего не мог сделать для храма. Ни купить, ни отремонтировать ничего толком не выходило. Что-то пытались, конечно. Наскребли — купили новый аналойчик с жертвенниками. И то — копили в течение года по копеечкам. Я не женат, потому мне в этом плане было удобно: собирать можно было только для храма. Конечно, себе приходилось отказывать во многом. Но элементарное было, поесть что было — и слава Богу. Хотелось, конечно, купить что-то новенькое, как-то улучшить храм. Ремонт-то сделали, а вот утварь была вся старая. Хотелось обновить её.

Так что эти шесть лет были нашим подвигом. Я не хочу хвастаться, в каких условиях я жил, молился. Привык, да и был готов, в общем-то. Господь готовил меня ко всему. Но я это только со временем понял.

Было очень мало крещений, треб. Это было поистине безлюдное место. Сейчас у нас очень много деток крестится, много треб. Я не сижу на месте — постоянно есть, куда ехать. Мне кажется, что этот перелом произошёл благодаря молитве. Храм живёт молитвой! Мы много времени молились — благо, времени на это было вдосталь.

— Вымаливали себе паству?

— Да. Ведь свято место пусто не бывает! Вот и приходилось молитвой просить у Бога, чтобы Он дал людей. Тяжёлое было время: и болезни нужно было претерпеть… У каждого священника есть своя мера испытаний. Та мера, которую они могут понести. Я нёс свою. Сегодня многое уже позади.

— Вы рассказали о том, что было сделано в храме до вас. Думаю, на вашу долю тоже досталось забот о церковном здании?

— Территория была очень запущена. Я пришёл — а там кучи шлака, досок, калитка не открывается — чтобы зайти на территорию храма, нужно было ворота открывать. Сараи какие-то полузаваленные… Пришлось всё это расчищать, сараи убирать, вывозить мусор. Потихонечку привели всё в порядок.

Храм частично белился, частично нет. Снаружи вида не было никакого. Пытались его белить, но сделали это так, что и водостоки забелили, и окна. Я посмотрел — что же это такое? Храм Божий — и такое сотворили с ним! Пришлось всё это вычищать, перекрашивать… Мы так потрудились в течение года, что, когда люди пришли на престольный день, поразились, насколько облагородился и преобразился храм. Были довольны, благодарили.

Всё, что было в храме, сохранили бабушки. Кресты старые, Евангелия. Иконы старинные — они до сих пор на стенах, и цены им нет. Мы и теперь молимся пред ними. Такие иконы — большая редкость. Таких размеров, в больших окладах — изредка одну где-то встретишь. А в таком количестве — не бывает обычно.

— А какие иконы самые почитаемые и любимые?

— Икона «Бичевание Христа» — до сих пор в очень хорошем состоянии. Выполнена она очень искусно, оклад красивый. Ей очень много лет, однако письмо выглядит свежим. «Царь славы» и икона Спасителя тоже красивы. Когда человек смотрит на них, его сердце успокаивается.

 

Опухоль гордости

— Если говорить о пастве, сначала были бабушки, но постепенно община сложилась. К чему вы пришли на сегодняшний день? В чём особенность тех людей, что сегодня приходят в ваш храм?

— Вопрос насущный, конечно. Здесь было очень много проблем. Одно дело — храм: построить, залить бетон, покрасить. А вот построить здание веры в человеке намного сложнее. Люди разные. У каждого своё. А здесь народ вообще непростой.

Я часто говорил людям, которые приходили в наш храм, что здесь, в Церкви, есть одно испытание — испытание на гордость. Однажды наступает такой момент, когда человеку нужно смириться. А это очень сложно. Гордость — это настоящая раковая опухоль. Как только её касаешься — сразу получаешь в ответ озлобление, непрощение. Священник как-то не так себя повёл, кому-то больше внимания уделил, не такое слово сказал, не так прочитал проповедь — обижаются, осуждают.

Когда люди только приходили в храм, их всё устраивало. Но спустя время, когда проходил неофитский запал, наступала обыденность, и получалось так, что человек несмирившийся во всём обвинял ближних — прихожан, меня — но только не себя. Если человек хочет жить духовной жизнью, то нужно учиться смирению. В первую очередь! Потому что без этого цемента ничего не получится. Нужно учиться смирению и послушанию человеку духовному — священнику, духовному отцу.

— И всё-таки: удалось собрать общину?

— С паствой какая проблема? Люди приходили. Первые пришли — ушли. Вторые — ушли. Сейчас пришли третьи, и с ними что-то завязывется. Они слушают, исправляются. А то что это за дело: чуть какое замечание — сразу уходить! Вы же, когда в институте двойку получили, документы не забираете!

— А что — им есть куда уходить? Разве есть у вас другие храмы? Или уходят из храма вообще?

— Да в том-то и дело, что из храма уйти можно — от себя не уйдёшь. Человек снова и снова будет сталкиваться со своей проблемой — гордостью, ленью, гневом. Люди у нас уходят куда? — Наш храм находится вдалеке от городов. И если ехать — то не все приедут. И если приезжают люди, то это те, кому по духу подходит священник, нравится место. У нас в основном люди приезжие.

— А свои?

— А местные люди у нас практически не ходят в храм. В нашем селе на сегодняшний день триста дворов. Людей мало, молодёжи ещё меньше. Так что наши, если приходят, то человека три-пять. На великие праздники, конечно, больше. Это беда всех сёл.

Я читал, что собрать паству «на ровном месте», как у нас было, быстро не получится — нужно время. Обычно приходит для каждого пришедшего время какого-то испытания. Если после этого люди остаются в храме — то они остаются навсегда. Им нравится молитва в храме… Мы ведь здесь никуда не торопимся, служим Богу неспешно, от души. Кому нравится — остаются. А кому нет — ищут своё. Сейчас ведь всё можно найти на любой вкус — и храм, и священника.

 

Исчезнувшая колокольня

— Есть у вас какие-то мечты относительно храма?

— У священника, конечно, первая мечта — это сделать, чтобы храм был красивым. Я как-то смотрел книгу о колоколах. В ней были рисунки и фотографии храмов с колокольнями, звонницами. И на одной иллюстрации я увидел точную копию нашего храма. Год тоже совпадал — в те годы строили именно такие храмы, как наш. На рисунке запечатлено, что на храме стоит колокольня — вровень с куполом.

Стали выяснять. Из рассказов старожилов, которым уже по 80-90 лет, выяснилось, что была наверху храма, над притвором, колокольня. Мы и само здание храма осмотрели. Судя по некоторым приметам, сверху была надстройка. И хотя у нас сейчас есть звонница с колоколами, хочется восстановить колокольню. Чтобы позвонить — так позвонить, на всё село!

— Колокольня в советские годы была уничтожена?

— В годы советской власти купол был разобран. На храме осталась только двускатная крыша. Храму повезло — председатель этого колхоза не был богоборцем. Он был жителем села, и храм не был чуждым ему строением. Он болел за село и за храм, и потому быстро сообразил, что делать, когда храм хотели взорвать. Сказал, что заберёт его под склады. Так храм стал хранилищем для зерна. Даже кафельный пол в храме кое-где побит, плитка повминалась в некоторых местах — говорят, что это следы копыт коней, привозивших тяжёлые грузы.

В 1980-х годах здесь служил отец Сергий Решётников. Его стараниями был сделан купол. Сверху была установлена «луковица». Сначала огромная, но поняли, что стены храма могут не выдержать и дать трещину — храм старенький, с одной стороны сейчас стяжки стоят, чтобы строение не разрушалось. Решили перестраховаться и поставили маленький купол. Храм теперь очень красивый. Может быть, не такой, как сейчас принято, но в этом есть своя красота.

— А когда возобновилось служение в храме?

— Служение в храме прерывалось на некоторое время. Думаю, где-то в 1960-х началось служение. Мне говорили, что храм закрывался, но ненадолго. Известно, что при немцах храм был открыт. Рассказывали, что священника привозили, храм окружали немцы с автоматами, люди собирались, служилась Пасха. Немцы разрешали служить.

Стояла даже немецкая колокольня. Это была конструкция, сваренная из уголка, ничем не обшитая. Внутри — приподнятый деревянный пол и колокол. Он был очень большой, и звон был слышен везде. А потом этот колокол куда-то исчез. Когда я пришёл, уже ничего не было, и пришлось покупать новые колокола. Это было уже после 90-х, так что не мудрено, что не всё сохранилось.

— Как обстоят дела на сегодняшний день?

— Появились люди, которые могут помочь материально. Но всё равно нам важна любая помощь. Пришла пора обновить храм, купол заменить на новый, напольные киоты в лучшем исполнении поставить. И мы уже начали движение. Застелили двор плиткой.

Конечно, многое хочется сделать. Прежде всего — ветхое заменить на новое. Не только пол ламинатом покрыть, но и снаружи провести серьёзную работу. Окна заменить на более качественные. Купол сейчас оцинкованный — хочется его булатом или медью покрыть. Вот над чем работаем.

Но я постоянно размышляю вот о чём: сейчас повсюду в храмах мрамор, резьба, золото, булат — и никого это не удивляет. Строятся храмы на очень высоком уровне. Но мне кажется, нужно, чтобы и что-то простое было! Такое, как наш беленый храм. В конце концов, он ведь у нас уже историческую ценность имеет! Одним словом, приходится придумывать, как сохранить баланс, чтобы обновить всё ветхое — и сохранить исконное.

— Поздравляем вас с грядущим престольным праздником и просто невероятным юбилеем!

— Спасибо! А мы приглашаем всех на совместную молитву в этот день. Приезжайте!

Подготовила Екатерина Щербакова

Фото Александра Шурлакова